Прошло какое-то время, они оба убедились, что жеребец совершенно спокоен, и Джаред заметил:

— Думаю, ты вряд ли решишься сегодня ночью оставить его. Ты не собираешься подняться к себе в каюту?

Касси отрицательно покачала головой.

— Я останусь здесь. Солома мягкая. Когда я взяла к себе Капу, то почти месяц спала в конюшне.

— Что намного лучше прыжков среди камней в горах или ударов об обшивку корабля, — усмехнулся Джаред и сел на солому в другом углу стойла.

— Что ты собираешься делать? — тревожно спросила Касси.

— Хочу побыть здесь, — ответил Джаред, — само собой разумеется — не месяц. Я отнюдь не спартанец. Всего лишь несколько часов, пока не увижу, что оснований для беспокойства нет. Садись и ты, — предложил он. Но, видя, что она продолжает стоять, нетерпеливо добавил: — Да садись же, черт тебя возьми! Ты же видишь, какая начинается качка. Я не собираюсь тебя насиловать, мне сейчас не до того.

— Я знаю, — Касси села как можно дальше от Джареда. — Вряд ли женщина, похожая на измочаленную водоросль, способна вызвать желание. Тем более у тебя.

— А что плохого в измочаленных водорослях? Может, они мне больше по душе, чем что-либо другое. — Джаред, опершись спиной о стенку, вытянул ноги. — Всем известно, какой у меня извращенный вкус.

— В самом деле? — заинтересовалась Касси, но, увидев его лукавую улыбку, быстро добавила: — Лихуа говорила, что большинство европейцев — извращенцы, но и они вскоре признавали, что естественный способ — самый лучший.

— Да ну? — вскинул брови Джаред. — Только сдается мне, что я не давал Лихуа повода считать меня таким. Она, конечно, могла заметить, что я довольно жесткий человек, когда меня выводят из терпения.

— Ты сам слышал на берегу, что она считает тебя.. — Касси запнулась.

— Богом?

— Лихуа — наивная девушка.

Мрачно усмехнувшись, он скрестил руки на груди.

— Наверное, вы успели обсудить с ней все более подробно.

— А ты не считал нужным пообщаться с ней. Конечно, днем с такими особами лучше не встречаться.

— Почему же, я с удовольствием предаюсь этому занятию утром, на рассвете. По мне так это самое лучшее время.

— Я говорю не о том. И ты прекрасно знаешь, что я имела в виду. — Вы, европейцы, считаете Лихуа и остальных девушек грешницами. Но вам это на руку, никакой ответственности.

— Как я посмотрю, ты заранее осудила меня, — заметил Джаред. — И считаешь лицемером.

— А как иначе назвать такое отношение к ним?

— Не знаю. Возможно, ты и права, — неожиданно согласился он усталым голосом. — Островитяне меня восхищают, я завидую их честности и открытости. Но каждый должен следовать своим путем. И скорее всего я отвергаю уклад их жизни, потому что он слишком отличен от того, как живу я. Что происходит помимо воли и вопреки доводам рассудка.

Обличая его, Касси хотела одного: возвести между ними стену отчуждения. Она никак не ожидала, что Джаред признается в своей слабости с такой обезоруживающей прямотой. Вначале ее обуревало чувство благодарности к нему за те опасные минуты, что они вместе пережили. А теперь, вдобавок к обременительной для нее признательности, она еще и заглянула в его внутренний мир, начиная понимать, что он чувствует и о чем думает. Слишком опасно! Касси лихорадочно принялась выискивать, что может отдалить их друг от друга.

— Та половина тебя, которая отвергает их способ жизни, видимо, не имеет никакого отношения к другой, занимавшейся с ними любовью, — отрезала она.

Серьезное выражение сошло с его лица, и, откинув голову, Джаред расхохотался.

— Нет, конечно! Но, к сожалению, эта, другая часть, совершенно не способна внимать доводам разума. И я признаю обе несовместимые половины. Советую и тебе последовать моей раздвоенности.

Касси почувствовала странное стеснение в груди, ей почему-то вдруг стало не хватать воздуха. Запинаясь, она выговорила первое, что пришло на ум.

— Не тебе учить меня всему. Тем более ты и не испытываешь ко мне никакого влечения. Лишь ищешь способ отомстить отцу.

— Черт возьми! Какое отношение имеет ко всему этому Девилл?

Касси вздрогнула — столько ненависти прозвучало в голосе Джареда, когда он назвал ее отца.

— Конечно, имеет. Иначе в этом не осталось бы никакого смысла.

— Животное наслаждение не ищет себе оправданий. Страсть может захватить человека в любой момент, в любую секунду, независимо от его воли. Ты-то должна знать это лучше, чем другие, поскольку имела возможность видеть такого рода примеры в жизни. На острове не скрывают ее проявлений, в отличие от цивилизованных городов.

Касси и в самом деле не раз приходилось быть свидетельницей. Но не участницей. С Лихуа и другими девушками такое происходило. Но не с ней самой. Вот почему она задумчиво покачала головой.

— Я не так хороша собой и не так привлекательна, как Лихуа или Лани. К женщинам, способным пробудить страсть, я не отношусь.

— Ты хочешь, чтобы я переубедил тебя? — Джаред наклонился вперед, его глаза блеснули. — Да, ты и в самом деле выглядишь, как мочалка. Солома запуталась у тебя в волосах, ты покрыта солью с головы до пят. Все это совершенно не в моем вкусе. И тем не менее знаешь, чего бы мне более всего хотелось сейчас сделать?

Касси нервно облизнула пересохшие губы.

— Нет.

— Мне бы хотелось сорвать с тебя одежду и слизнуть языком соль с твоей груди. — Глаза Джареда не отрывались от нее. Груди Касси вдруг напряглись. А он продолжал тем же низким голосом. — А потом прильнуть к тебе всем телом. И я знаю, ты хочешь того же.

Кровь жарко заструилась по телу Касси, словно по ее жилам побежал огонь.

— Нет, — прошептала она.

— Посмотри на себя.

Касси и сама чувствовала, как затвердели и набухли ее соски под легкой сорочкой.

— Это ничего не значит. Я просто… удивилась.

— Ошибаешься. Твое лоно уже готовится принять меня, — мягко поправил ее Джаред.

Касси проглотила застрявший в горле комок.

— Неправда.

— Ты боишься признаться в предательстве своего тела только потому, что видишь во мне своего врага? Но какая, в сущности, разница? Когда мужчину и женщину влечет друг к другу, то больше ничего не имеет значения.

— Я не животное, — оскорбленно возразила Касси. — И способна владеть своим телом. И я никогда не позволю себе… — Она замолчала и скороговоркой добавила: — Уходи! Я не хочу, чтобы ты оставался здесь.

— Какая жалость! — Джаред снова откинулся к стене. — Я не уйду до тех пор, пока жеребец не успокоится окончательно. Чем я тебе мешаю? Я же сказал, что не собираюсь делить с тобой постель сегодня… Тебе и без того пришлось нелегко, и, как ни странно, я вдруг почувствовал прилив не свойственной мне жалости. Но, в сущности, это ничего не значит.